И точно. Столица по-настоящему заболела мистическими учениями. У меня на комоде валялось с полдюжины приглашений поучаствовать в сеансах вызова духов.
И в каждой группе, по сведениям жандармов, присутствовал член тайной польской организации, начавшей готовить восстание. Штаб-офицер, задействовав помощников, активно вербовал осведомителей, допрашивал подозрительных и отслеживал деятельность тех, кто уже поселился в Томске. Все им спокойно не жилось….
– Что за револьвер у вас был, Герман? – заинтересовался, не обратив внимания на Сашеньку, Барятинский. – Обожаю хорошее оружие!
Народ вопил! Беззвучно, для меня оглохшего, открывались рты, выпучивались от усердия глаза. Дети размахивали флажками. Ветер рвал огромные штандарты на флагштоках вокзала. Я чувствовал себя так, словно находился внутри фантастичного, огромного 3D-кинофильма. Причем все вокруг – актеры и лишь я один – зритель.
У гостей из сопредельного государства были адресованные лично для меня два послания. От нового кобдинского амбаня Куйчама и от улясютайского цзянь-цзуня Цуань Жюня. Это вроде как от губернатора и наместника провинции. Оба письма были написаны кисточкой, на тоненькой – чуть ли не прозрачной – рисовой бумаге, на французском языке.
Самым большим помещением для публичных мероприятий в Томске был зал городского собрания в бывшем особняке золотопромышленника Попова. Вот там Шашков и занимался своим словоблудием. Нет, начиналось все вполне прилично. Первые два вечера во всяком случае. Пока речь шла об истории завоевания и первичного освоения Сибири. Многое и для меня, внимательно изучившего конспекты, оказалось новостью. Хотя бы, например, то, что, как оказалось, черные татары, издревле живущие в окрестностях Кузнецка, задолго до русских занимались металлургией. И о богатейших рудах знали, и железо неплохое выплавляли.