– Однако! – потрясенно воскликнул Воронцов.
Другое дело, что я к публичной известности и не стремился. Из темного угла гораздо удобнее всякие не слишком законные делишки обделывать. Что тогда, в другой жизни, что теперь. А кое-что для меня, освещенного со всех сторон любопытством всей страны, окажется и вовсе запретным. Стоит, например, положить лишний рубль в карман, как сидящие в засаде господа завоют, заорут во всю глотку: «Ага! Какой он радетель?! Вор и корыстолюбец! Вот оно все для чего затевалось!»
Я выразил сомнения в своем литературном таланте и тут же получил многословную отповедь. Елена Павловна весьма саркастично относилась к современной литературе.
Часть паев частных веток Павел Григорьевич прямо предлагал Штукенбергу с Волтатисом как оплату их инженерных талантов. «Его превосходительство господин Лерхе наверняка не станет этому противиться», – подозревая, что я так или иначе увижу эту депешу, уточнял хитрый делец.
«…Я нынче молилась за вас, Герман. Моя госпожа иногда дозволяет мне ездить в Петеркирхе. Она сказала, в вашем положении не помешает заступничество Всевышнего. Молитесь и вы, сударь. И забудем на том нашу небольшую размолвку».
– Благодарю вас, сударь. Сейчас я схожу пригласить Илью… – Ага! Друг семьи? Как же, как же. – Но помните! Вы обещали не расстраивать его этими несносными кредитами. Проходите пока в гостиную…