– Костя, можно я ударю этого идиота. Он меня бесит. – Не дождавшись ответа, Кокорин спросил: – Чего молчишь?
И как же всё-таки хреново без радиосвязи... Вот приспичило чинушам из UCI вводить запрет на связь, теперь хрен поймёшь, что творится на этапе. Впереди едет отрыв, до него минут пять, но без подсказки Ежова после почти пятичасовой поездки не вспомнить, есть ли в этом отрыве кто-нибудь из грегори Кальери, Чепрыкина или Лакомба. И если в отрыве есть их помощники, то это уже опасно, этот человек обязательно отстанет от отрыва и, когда его капитан пойдёт в атаку, посадит его себе на колесо и повезёт на финиш, помогая оторваться от главных соперников. Эта неопределённость бесит и заставляет нервничать.
– Про собаку я слышал, а что у Кокорина произошло с болельщиками? – заинтересовался Артём.
– Никакой я не расист, я и сам не люблю расистов, – оскорбился Артём. – Мне плевать, какой у человека цвет кожи. В отличии от тебя, я не жил в Пиндостане и не привык к политкорректности пиндосов. Вот так.
– Не, скукотища это ваше велошоссе. Но мне надо посмотреть, как выглядят настоящие соревнования. Просвещаюсь, так сказать...
Вскрикнув, Артём резко сел на застеленной кровати, на которую он перебрался, когда Дима в самую рань укатил в универ брать академический отпуск. А от его вскрика вздрогнула и вскрикнула дородная женщина лет, которая только-только вошла в комнату и замерла на пороге при виде спящего парня. На вид ей было лет сорок пять, она была одета в простой, без претензий на роскошь, серый плащ и держала в руках два пухлых полиэтиленовых пакета.