Доставили юношу-усмаря (кожевенника). Для начала устроили ему испытание – слишком многое зависело от исхода поединка.
Два ярославских волхва объявили, что «гобино» заколдовали «лучьшия жены» (знатные женщины). Очевидно, кудесники обладали какими-то гипнотическими способностями: они «прорезали» у подозреваемых женщин «за плечами» и на глазах у толпы вынимали оттуда зерно, рыбу, меха. После этого несчастных убивали на месте. (Языческий обряд «прорезания за плечами» сохранялся у некоторых угро-финских народов вплоть до Нового Времени. Женщины считались хранительницами изобилия, и этот ритуал должен был «освободить гобино». Правда, в позднейшие времена женщин не убивали, а лишь слегка кололи ножом).
После такого кровопролития обе стороны были рады заключить мир. Император уже не надеялся уничтожить русских без остатка; Святослав понял, что Болгарии он не удержит.
Особенность историографии киевского периода состоит в том, что источников информации – во всяком случае, письменных – очень мало. Основополагающий, собственно, только один: «Повесть временных лет», летопись, которая сохранилась не в первозданном виде, а в двух разных вариантах более позднего времени. Совпадающие фрагменты этих двух вариантов и считаются протографом, то есть оригинальным текстом. Но и он, судя по всему, переписывался и менялся под воздействием политической конъюнктуры. События девятого и десятого веков летописец излагает очень приблизительно, а местами явно ошибочно, вставляя легенды и сказания, очевидно, почерпнутые из фольклора. Есть и большие пропуски. Только с одиннадцатого века повествование превращается из свода преданий и благочестивых притч в собственно историческую хронику, а датировка становится уверенной, часто с приведением не только года, но и числа. Однако при описании недавних происшествий автор небеспристрастен, излагая «киевскую» трактовку политических коллизий и явно льстя Владимиру Мономаху (возможно, инициатору или даже заказчику дошедшей до нас редакции), что вынуждает относиться ко многим утверждениям и описаниям с определенным скепсисом. Альтернативные хроники, в том числе региональные (новгородские, галицко-волынские), появляются лишь в конце описываемого периода и не могут существенно дополнить картину.
В 1095 году к нему явились два хана, Итларь и Кытан, «на мир». Первый вошел в крепость для переговоров, второй остался снаружи, получив в заложники Мономахова сына. Дружина стала уговаривать Владимира расправиться с половцами. «Как могу я сделать это, дав им клятву?», – возражал князь, но приближенные сказали: «Княже! Нет тебе в том греха: они ведь всегда, дав тебе клятву, губят землю Русскую и кровь христианскую проливают непрестанно». Этот сомнительный аргумент подействовал. Владимир распорядился выкрасть сына из половецкого стана, после чего оба хана и все их люди были истреблены самым вероломным образом, причем Итларя в нарушение законов гостеприимства убили прямо в горнице – стрелой, пущенной из потайного отверстия в потолке. Летопись рассказывает об этом неприглядном деле без осуждения, но и без одобрения – мол, что было, то было.