– Уже лучше гораздо, – он улыбался мне из-под повязки. – Как Лондон?
Захар согласно кивнул: он уже решился сам еще до моих слов.
Машина покатилась сначала по узким дачным улочкам, потом, вырвавшись из тесноты участков, по такой же узкой, но асфальтированной дороге – до самого шоссе.
Нас кормили в полете три раза. Дважды я вставал из кресла, чтобы просто пройтись по проходу, размять ноги и затекшую спину.
Не сказать, что я особенно сильно робел, но разговаривать с ним было некомфортно – он будто каждое слово сразу проверял на честность, и это было необычно и нервировало.
– Мы к вам трое суток добирались! – продолжал негодовать мой друг. – А вы: «проверка, кураторы»! Вы понимаете, что вы теперь единственная наша надежда? Если мы с вами не найдем общий язык, всей стране будет плохо! Вы это понимаете?