— Ты знаешь, что это не психоз, — возражал голос. — Психоз — если бы голос звучал как голос, а ты слышишь чувством, которое заложено специально для этого. Вспомни, сколько раз ты обращался ко мне и получал помощь — отселился от родителей, увез Диану в Москву, смог улететь в Ригу… Ты обещал поверить, если Диана станет твоей первой девушкой. Теперь, когда боль утихла, скажи — разве ты предпочел бы, чтобы твоя просьба осталась невыполненной?
— Да вы что! — задохнулся Раздолбай и поймал взгляд мужичка в зимних ботинках. — Скажите им, что я занимал! Вы-то меня должны помнить!
Отступать было некуда, и Раздолбай потянулся вперед. «Я ведь ее совсем не люблю, почему же мне так приятно?» — подумал он, касаясь губами неожиданно теплых и мягких губ.
Решай судьбу раздолбайских желаний податливая мама, редкие просьбы не сопровождались бы таким волнением, но главным в доме был дядя Володя, а перед ним Раздолбай терялся и робел, как пигмей перед великаном. Он даже не смел называть своего отчима на «ты», хотя тот просил об этом, и, стесняясь в то же время официального «выканья», вовсе избегал прямых обращений и глаголов с предательскими окончаниями. Приглашая отчима к столу, он говорил «еда на столе» вместо «иди есть», а подзывая его к телефону, сообщал «там звонят», вместо «возьми трубку».
Больше Раздолбай ничего не слышал и остаток занятия провел в прострации, представляя, как ему придется массировать Барракуд с Арбата, которые, расколошматив его этюдник, кинут ему за хорошие поглаживания десять баксов. С другой стороны, десять баксов — это тысяча двести рублей, и в месяц получится… Нет! Пусть будет меньше денег, но лучше найти работу в медцентре!
— Oh, my God! — крикнула она почему-то по-английски. — Oh, my God, fuck! Ты сумасшедший! Андрей, смотри, что он сделал?