Тут у него почти получилось, и Диана подавила болезненный стон.
«Посмотрю вечером новости, — решил Раздолбай. — Не может быть, чтобы „Время“ тоже заменили балетом».
— Потому что никто никогда этих инопланетян не видел.
Раздолбай до дрожи испугался заключенного пари, поняв, что уже проиграл его. Десять тысяч он считал хорошим заработком, пятнадцать — очень хорошим, пятьдесят — огромным, шестьсот тысяч — непостижимым. Тратить столько казалось таким же неприличным абсурдом, как если бы во времена жизни в пресной воде, когда триста рублей были высоченной зарплатой, а на «Жигули» копили несколько лет, кто-нибудь буднично заявлял бы, что проживает половину «Жигулей» в месяц, а триста рублей — это на «Боржоми». Таня сказала, что эти деньги ей «просто дают». Кто мог столько давать? Толстый Барракуда? Сколько же зарабатывает и тратит он сам? Миллион? Два? И как небрежно она сказала: «…всего пять тысяч долларов»! Приз, который казался Раздолбаю гигантским, ради которого он собирался год писать трудную картину — это «всего пять тысяч»… Мартин прав — он совсем не понимает устройства жизни и заключил спор по глупости. Надо признать ошибку и отменить дурацкое пари, пока оно его не «зарезало». Черт с ними, с этими взбалмошными «конями»! Не признавать же себя неудачником, если не можешь зарабатывать абсурдно непостижимые деньги и неприлично их тратить!
Шофер испуганно вильнул рулем, возвращая машину на прямой курс, и недовольно посмотрел на Раздолбая через заднее зеркало.
— Фархад? — удивился Мартин. — Ты что здесь делаешь?