«Своя жизнь! — радовался Раздолбай, слетая с кровати, как подхваченная ветром пылинка. — Своя жизнь!»
— Март, хватит нести бред! — оборвал Валера.
— И все-таки я бы тебя завоевывал! — крикнул вслед Раздолбай, чтобы не признавать поражение.
Просторный Новый Арбат был забит бронетехникой так плотно, что, казалось, десятки боевых машин стоят в пробке. Небольшие танкетки смотрелись в этом странном заторе как легковушки, а большие танки — как грузовики. Двинуться техника никуда не могла, потому что все свободное пространство проезжей части заполняли люди. Тротуар оставался относительно свободным, и Раздолбай быстрым шагом направился в конец проспекта, где развилка дорог и широкий мост сочетались в площадь, с которой Дом Советов хорошо просматривался. Настроение людей на проспекте было таким же, как на Тверской. Одни клали на броню танков цветы и просили танкистов не давить народ, другие убеждали окружающих, что народ обязательно подавят. Там и тут работали радиоприемники, и до Раздолбая снова долетел обрывок обращения ГКЧП.
Приятели захохотали так, словно в этой шутке скрывался понятный им одним и очень остроумный смысл.
— Все в Ригу «на подсадку», паря, — ответил краснощекий сынок. — Со вчерашнего утра, бляха, торчим здесь — то мест в самолете нет, то с льготными талонами вперед нас прутся.