На столе у двери фотография, где я держу на руках Мэриан. Мне лет двенадцать, ей около семи. Мы смеемся, я зажмурилась, ее глаза широко открыты от удивления. Я крепко прижимаю Мэриан к себе, ее короткие худенькие ножки не достают мне до колен. Не помню, над чем мы смеялись. С годами это стало приятной тайной. Пожалуй, не хотелось бы знать ее теперь.
– У меня объективности сколько угодно, по крайней мере начиная с тысяча девятьсот двадцать седьмого года. А что случилось с более ранними документами, неизвестно. Может, какая-нибудь секретарша выбросила, когда наводила порядок.
– Это правильно, – веско сказала Мередит. – Малышка Эмма руководит всеми в школе. Дурак будет тот, кто перебежит ей дорогу.
Но моя сестра была умной и жила своей жизнью, уходя из дома. А с Адорой она была покладистой, милой, скромной – именно такой и надо быть, чтобы добиться маминой любви.
– В этом лучше разбирается жена, – ответил Боб Нэш. – Детьми занимается она… в основном.
– Твоего дружка вот-вот арестуют, дорогая. Только не говори, что я знаю больше, чем репортер. – Она посмотрела на Алана, затем на Эмму, улыбаясь, как любезная хозяйка, подающая аперитив. Потом позвонила в колокольчик, и вошла Гейла, неся на серебряном подносе дрожащий, как студень, кусок ветчины, украшенный кусочком ананаса, сползающим набок.