Зазвонил телефон. Чтобы не мешать Эмме получать удовольствие, я сняла трубку сама и с удивлением услышала по-чирлидерски отрывистую речь своей старой подруги Кейти Лейси. Энджи Пейпамейкер приглашает подруг на вечеринку жалости к себе, сообщила она. Будет много вина, грустный фильм, слезы, сплетни. Меня она тоже ждет. Энджи жила в районе нуворишей на окраине города, состоящем из огромных особняков. Почти как в Теннесси. Кейти говорила об этом таким тоном, что я не могла понять – то ли она завидует, то ли хвастается. Насколько я ее знаю, и то и другое понемногу. Она всегда хотела иметь то, что есть у других, даже если ей это не нужно.
– Что случилось? – спросила я в изумлении, но тут же увидела сама.
Она посмотрела на пирожное, но, казалось, передумала его есть. Слишком красивое.
Мне совсем не хотелось видеться с мамой, и, вместо того чтобы ехать домой, я решила поработать. Дурная идея: можно подумать, я буду дальше писать эту статью. Как будто теперь все это не полетит в тартарары. Вспомнилась Кейти Лейси, о которой мы недавно говорили с Джери Шилт, и я отправилась к ней. Она была в родительском совете обоих классов начальной школы, где учились Энн и Натали. Мама тоже раньше в нем состояла; эта деятельность была в почете, и ею могли заниматься только неработающие женщины. Состояла она в том, чтобы два раза в неделю приходить в классы помогать учителям организовывать уроки рисования, ручного труда, музыки, а по четвергам для девочек – уроки шитья. Во всяком случае, так было в мое время. Сейчас, возможно, шитье заменили на что-то более современное и подходящее как для девочек, так и для мальчиков – пользование компьютером или приготовление блюд в микроволновой печи.
– Джеки, заткнись, – прервала ее Аннабель и с силой запустила ей в лицо булочку, которая, отскочив от носа, упала на стол.