– Камилла, пожалуйста, останься, – сказал Алан тонким голоском, вытирая уголки рта, – расскажи о Городе ветров. Удели нам минутку.
– Хм… В следующую субботу к нам с Аланом придут гости. Мы их пригласили еще до того, как узнали, что ты приедешь. Впрочем, мы об этом и не знали, пока ты не приехала.
– А что, если наоборот? – прошептала Эмма. – Что, если делаешь больно, потому что тебе это приятно? Чувствуешь какой-то зуд – как будто внутри тебя кто-то нажал кнопку, которая не выключится до тех пор, пока ты не сделаешь больно? Что это значит?
– Я слышала, что ты здесь. Надеялась, что позвонишь, – нахмурила она тонко выщипанные брови, потом пропустила меня к трем своим приятельницам, и те по очереди меня приобняли.
Через четыре часа, после двух скандалов с равнодушными медсестрами и отчаянного флирта с небритым администратором, а также трех пробежек в ванную, где меня рвало, я наконец получила историю болезни Мэриан.
Я была уже пьяной, но пить не переставала. Взяв бокал с бурбоном, крадучись прошла по коридору в комнату Мэриан. Следующая от нее дверь в спальню Эммы была закрыта уже несколько часов. Каково ей живется рядом с комнатой покойной сестры, которую она никогда не видела? Меня кольнула жалость. Мама с Аланом были в своей спальне на углу; вентилятор у них работал, но свет не горел. Центрального кондиционера в старых викторианских домах нет, а комнатные, как считает мама, испортили бы вид, поэтому летом здесь приходится потеть. Жара за тридцать, но ничего, я привычна, чувствую себя как рыба в воде.