— Разные, — согласился дед. — Главное, много их, вопросов. Качок от внимания разомлел, поет соловьем. График тренировок, сушка, режим питания… И тут до его спинного мозга доходит, что карлик все качает и качает. Замолчал качок, смотрит. На пляже хохот, девчонки с комментариями лезут. А карлик качает. Так и остался с чужим эспандером. Качка мы больше не видели…
— Раньше — да. Мама закатила мне такой скандал, что я зареклась на всю жизнь. «Бьет — значит любит, — сказала мама. — Ты что, дура, хочешь, чтобы он меня разлюбил?!»
— Все помнят гибель колланта в области Хобота? Колланта, где невропастом шел Степан Оселков?
— Нет. Но я вижу: вы нервничаете. Соретти подойдет?
Марк отрицательно мотнул головой и отошел от Катилины подальше, метров на пятнадцать. Дед, думал Марк. Деда, а деда… Я помню, что ты делал с подброшенным яблоком. С цветком, любым из клумбы, на выбор. У меня так никогда не получалось. Пак рассказывал мне, что ты до полусмерти отколотил клоуна из чужой труппы, который бил шамберьером жену-акробатку. Справедливости ради, заметил Пак, после побоев у девчонки пошел трюк. «А у клоуна? — спросил я. — Что пошло у него после побоев?» Кровь из носа, расхохотался Пак. Деда, а деда, я совершаю ошибку?
Блондин издал натужный булькающий звук. При некоторой доле воображения это можно было счесть согласием. Антоний сбоку заглянул блондину в лицо. Похоже, увиденное удовлетворило Антония: он отпустил жертву. Блондин закашлялся, судорожно глотая ртом воздух, и стал массировать горло.