— Ничего. Работали близнецами: Настасья Егоровна и Машка. Обе в сарафанах, на головах — кокошники. Бусы, серьги, вязаные шали. Настасья Егоровна была женщиной видной, фактурной. Любить — не перелюбить. Но рядом с Машкой… Ты когда-нибудь видел самку кодьяка?
Если бы пять минут назад кто-нибудь сказал курсанту Тумидусу, что он будет счастлив услышать голос курсанта Катилины, — Марк расхохотался бы шутнику в лицо. В наушниках шипел голосовой преобразователь системы оптической связи, и шипение это звучало для Марка лучшей музыкой в Ойкумене.
— Чудесная. Подтверждаю. Ты сумеешь помыться в моем «гробу».
— «Шпага дуэльная. Террафима», — прочел вслух Гельвий.
— Вину свою искупить готов? Не слышу, боец!
Марк мечтал о таком, заранее понимая: никуда он не сбежит. Разве что ночью, во сне. Когда ему снилась самоволка, он просыпался в холодном поту и долго лежал, вслушиваясь в храп Кия. Марку чудилось, что мать не узнает сына. «Кто вы? — спросит Валерия Тумидус у чужака, лжеца, самозванца. — Кто вы, унтер-центурион? Мой сын, мой Марк служит на Прецилле в чине обер-декуриона. А вас я, извините, не знаю…»