Из показаний председателя коммуны «Свобода».
То есть никакое зерно ради экспорта у крестьян не выгребалось, поскольку и самого экспорта практически не было, а был импорт. Так что и эта версия отпадает.
Не в этом ли кроется одна из разгадок так называемых «дополнительных хлебозаготовок»? Допустим, колхоз сдал хлеб за август — согласно контракту. Заготзерно платежи задержал. У председателя, высокообразованного селянина, имеющего за плечами аж целых два класса, от официальных бумажек начинается головокружение. Что он делает? Правильно: сентябрьский хлеб не везет — ждет, пока заплатят за августовский. Так проходит пятнадцать дней, после чего его вызывают в район и предъявляют новые цифры поставок, уже с учетом неустойки, возврата авансов и кредитов. Впрочем, колхоз мог просто не сдать продукцию по договору. А вот так решили — чего зря гонять лошадей в августе, свезем хлеб в сентябре, цена-то одинаковая… Результат, как нетрудно догадаться, тот же самый.
«По сведениям 10 округов, всего потерь в процессе массовых выступлений — 577. Из них: с нашей стороны — 386, [с] противной стороны — 191… Всего убито с нашей стороны — 35, ранено — 37, избито — 314. Всего убито с противной стороны — 26, ранено — 62, избито — 103. Сведения о потерях, особенно с противной стороны, неполны. Условия обстановки не всегда позволяют их учесть».
Трудовая дисциплина была сильно расшатана. Невыходы на работу участились, нормы не вырабатывались. На полях коммуны работало 200 наемных сезонных рабочих. Борьба с потерями зерна при уборке и обмолоте не велась. Много зерна оставалось в соломе. Так, например, зимой 1932–1933 года коммуна перемолачивала солому!»
И как теперь следовало поступить? Да, кстати: как поступают в таких случаях в мировой хозяйственной практике? Ведь между крестьянами и государством были заключены договоры на поставку зерна, даны под эти поставки авансы и кредиты, урожай оценен и сосчитан — и вдруг грубый отказ от выполнения договора: ничего, мол, нет, самим нужно… Вторая сторона, наверное, махнула бы рукой: на нет и суда нет, ладно, мы вам прощаем, а сами как-нибудь уж перебьемся…