— Не волнуйся. Мне кажется, самое главное — помнить, что о Бене нужно высказываться осторожно. Они очень остро реагируют на все, что с ним связано.
— Я не знаю его нынешних друзей. Сегодня утром он разговаривал с кем-то по телефону, но так и не сказал с кем.
— Он вообще какой-то странный, — добавила Мишель.
— Три Вэ И, то есть «во всем виноваты индейцы». Не могу не признать, что я был тем еще мерзавцем. Но после той ночи… то, что случилось с твоей семьей, выбило из меня дурь. Я изменился. Конечно, не сразу — где-то через год. Завязал с наркотиками, завязал с дьяволом. С дьяволом было труднее расставаться.
Пока я произносила эту фразу, за окном как-то сразу потемнело. Впереди, насколько хватало глаз, зажглись фонари и в два ряда замигали белым светом, словно заинтригованные моим вопросом.
Голова стала очень тяжелой, ей вообще не хотелось двигаться. Она бы так и лежала прямо здесь, головой на столе, пока кто-нибудь не скажет ей, что делать дальше. У нее это хорошо получается, она ведь иногда часами сидит на стуле и клюет носом, как старуха в доме престарелых, и вспоминает детство, когда родители составляли для нее список того, что она должна сделать, говорили, когда ложиться спать, когда вставать, что делать днем, и никто никогда не просил ее принимать решение самостоятельно. Она смотрела на самолетики на смятом, несвежем постельном белье на кровати Бена, вспоминая, что почти год назад он попросил для себя другое белье — простое, но тут ее взгляд упал на торчащий из-под кровати край пухлого свертка.