Она бросила полотенце, выдвинула из комода ящик с нижним бельем — настоящими залежами ярких кружавчиков, оборочек и блестящего атласа, — покопалась в нем и вытащила трусики и лифчик алого цвета, отделанные черным кружевом, как в вестернах у девиц из салунов.
Мы тогда три дня не мылись, потому что рыбина жила в ванне, — Раннер, видите ли, устал и не мог ее убить. Наверное, моя лень — от него.
В доме Диондра со звериным оскалом на лице размахивала топором — била по стенам, разносила диван и дико вопила. Стены она уже успела исписать кровью — там были грязные ругательства. В своих мужских башмаках она повсюду оставила кровавые следы, в кухне успела приложиться к рисовым хлопьям и оставила на полу белую дорожку. И за все хваталась руками, оставляя отпечатки, и не прекращала орать: «Надо, чтоб было жутко красиво, чтоб было жутко здорово!» — но Бен знал, что это такое — это была жажда крови, то же чувство, что он и сам сегодня испытал, — эта вспышка ярости и злобы, которая заставляет чувствовать себя непобедимым.
— Ты ведь знаешь — она входит в группу, которая борется за освобождение Бена. Короче, она пригласила к себе кое-кого из… тех женщин.
Я сдерживалась, чтобы не улыбнуться, потому что улыбка в этой ситуации была бы совершенно не к месту, и одновременно думала, что ему сказать. Спросить, сколько ему стукнет? Но если двенадцать ему было в девяносто девятом, значит (боже мой!), ему исполняется двадцать два? Мои рассуждения прервал экстренный выпуск новостей. Сегодня утром на дне оврага обнаружен труп Лизетт Стивенс. Ее убили несколько месяцев назад.
Они вышли из комнаты, глаза у Диондры округлились, как будто она смотрела на первый снег. Повсюду кровь — Дебби и мама в луже крови, топор и ружье брошены тут же, на полу в коридоре, чуть дальше валяется нож. Диондра подошла к телам, чтобы рассмотреть их поближе, в кровавой луже отразился ее темный силуэт, кровь ручейком подползала к ногам Бена.