Поэтому, когда Каллиграф вернулся, лишь четыре ивы стояли подле его дома. Две с одной стороны и две с другой. Лекс раздвинул аллею, состоящую из одного песка, метров на пять и решил, что между каждой ивой и справа и слева должно было оставаться расстояние также метров пять. Еще он решил, что ивы будут «плакать» вовнутрь, полностью закрывая путника, идущего внутри аллеи, от солнца.
Картинка встала у него перед взором, как будто он был там, в этой палате, и смотрел сам на себя со стороны.
Вроде и каждый из этих оттенков оставался всего лишь оттенком белого. Но в то же самое время отличался. Уж теперь-то, после того как учитель показал ему разницу, буквально ткнул носом в то, что он никак не мог углядеть… уж теперь-то Лекс видел. И легко различал каждый из этих оттенков.
— Детский сад, — пробормотал Павел. Тихо, так чтобы Сергей его не услышал. А вслух добавил: — Ты просто современная Долорес Ибаррури. Далеко пойдешь.
Но есть еще телевизор, по совокупности говорящий все с точностью до наоборот и еще предлагающий жидкость для полоскания. Это уже после того, как ты воспользовался совершенной зубной пастой и новейшей щеткой — продукцией нанотехнологий, в которой расположение каждой ворсинки просчитывалось учеными. Просчитывалось до такой степени, что страшно даже подумать, куда они, эти ворсинки, способны забираться во рту.
Лишь Павел имел некоторый план для отступления. Так, на всякий случай. Даже не план — просто несколько дополнительных мер предосторожности. Вот, к примеру, именно поэтому в его группе было трое, а во второй — только двое. И поэтому те двое отправились в атаку раньше. Ненамного — всего лишь секунд на двадцать, но раньше.