Сев за крепко сколоченный, темный от пролитого пития и масла стол, Ираклий молча взял стоящий на столе кувшин, плеснул прошлогоднего вина в глиняную кружку и с видимым удовольствием выпил. Потянулся было к сыру и пите, но раздумал и откинулся на спинку скамейки, опершись левой рукой на рукоять меча.
И сколько умерших друзей предал земле, прочитав над ними каддиш. Опустил в безвестные могилы без пелен и гроба. И некому было соблюдать по ним шиву, и некому было прийти с мицвой.
Для того чтобы пройти мимо Иегуды, им пришлось стать друг за другом и протискиваться почти вплотную к сидящему старику. Вонь, исходившая от горелой плоти раненого, на мгновение перекрыла густой трупный запах, наполнявший легкие Иегуды днем и ночью в последние дни. Вонь горелой плоти…
– Ты хочешь испугать меня, римлянин? – спросил арестант неожиданно твердым голосом. – Или сам боишься?
Поведал бы о его матери Мириам, умершей спустя три года после смерти сына, о том, что к ее могиле теперь ходят за исцелением те, кто тайно верует, что ее сын и был долгожданным еврейским машиахом.
– Не хочешь? Тогда учти, что я жду быстрого и честного ответа. Ты знаешь, почему убили Каприо?