Солнце палило нещадно. Валентин с дядей в ожидании возвращения Вадима перебрались на западную часть террасы, в тень. Здесь воздух не так обжигал, и вполне можно было дышать. И даже потеть: пот испарялся не сразу, а некоторое время оставался на коже.
– Спирос, господин, – сообщил проводник нехотя. – Спирос, как моего деда. Мы пойдем по дороге, господин?
Они стояли над высохшим телом, прижатые друг к другу в тесноте подземного убежища, не имея возможности выпрямиться в полный рост, дыша тяжело и часто от недостатка кислорода, но не спешили покинуть «мину». Это было прикосновением к прошлому, к такой древней истории, что от осознания того, насколько глубока пропасть времени, разделяющая «тогда» и «сегодня», становилось страшно и удивительно.
– Хорошо, – согласился Шагровский и осторожно взял в ладонь ее пальцы – грязные, исцарапанные и неожиданно тонкие, несмотря на немалую силу рук, которую Арин неоднократно демонстрировала. – Какие будут приказы, командир?
Он вышел из метро на рю де Риволи, поглядывая на часы, перешел улицу и двинулся в сторону Комеди Франсез неторопливой походкой праздношатающегося. Но если бы кто-то взял себе за труд присмотреться к этому невысокому человеку в недорогом костюме бежевого цвета и в неожиданно породистых туфлях на коротких ногах, то, возможно, заметил бы некоторые странности поведения.
– Мы нашли его на улице, – сказал Алон. – Те, кто вырвался из Храма, шли в верхний город. Но мало кто дошел… Мы думали, он мертв, и хотели оттащить тело в сторону, но он застонал… Я испугался до смерти…