Снизу снова ударило в броню. Так, что нас подбросило. Я плакал и в голос ругался матом.
Мой пилот – младший из братьев Барбашовых, отца которых убили недавно, тринадцатилетний Витька, стоял рядом со мной с неподвижным лицом.
Мальчишка медленно кивнул, в его глазах загорелся какой-то неясный огонек.
– Для меня кончится, когда мы их выгоним или когда меня убьют, – сказал он. И нехорошо посмотрел на меня.
Мне объяснили это позже. А тогда, на станичной площади, старшие – по шестнадцать-семнадцать лет – мальчишки из иногородних окружили атамана и начали орать на него, что, если он их не запишет в реестр, то они сами уйдут из станицы, сами найдут оружие, сами…
– Тихо, – не приказал, а попросил Верещагин. Подошел к офицеру и одним рывком за скрученный на груди камуфляж приподнял его по стене на полметра. – Что вы сделали? – спросил надсотник так, что все вокруг замолчали. – Что вы сделали, изверги?