Солнце в Гималаях заходит быстро. Обряд едва успел закончиться, как в ущельях стало темно. Снежные короны сияли по-прежнему, алея в закатных лучах. Черные острые клинья теней быстро взбегали по ложбинам и промоинам каменных круч.
— Нет, пусть Вера приготовит и энцефалограф. Большой. Электроды будем ставить лишь на заднюю половину головы, одиннадцать штук. Лекарства я принесу, шприц тоже свой, мне привычнее.
— То-то и хорошо, что нет чуда. Просто эрудиция и ясный ум врача. Но я сообразил, как ты можешь узнать адрес: позвони в его институт, я случайно запомнил название. Только, право же, зря.
Машина свернула с Большого проспекта в узкий переулок и выехала к коленчатому изгибу проспекта Щорса.
Чаще всего они ездили к одной излучине Москвы-реки, где маленькая плотина подпирала воду, а отсутствие близкой дороги мешало скоплению купальщиков. Гирин проезжал коровьей тропинкой, лавируя между посинелых еловых пней, и спускался по песчаному откосу прямо на желтую от цветов лужайку в ограде густого ивняка. Сима растягивалась на старых мостках, неизвестно зачем выведенных далеко в реку, и погружалась в задумчивость, следя за медленным колыханием кувшинок на слабом течении. Вода, отражая металлическое знойное небо, казалась маслянистой и, сдавленная крутыми берегами, темнела в глубине. Дно виднелось таинственным и недосягаемым. Гирин садился в конце мостков, поближе к ветхим, вбитым под берегом кольям и болтал ногами в прохладной чистой воде. Сима, загорелая, в лиловом купальнике, с видом ученой исследовательницы ловко выуживала толстые зеленые стебли с цветами. Гирин, не отрываясь, смотрел на нее со странной тревогой на душе. Потому что большая любовь — это всегда ответственность и забота, защита и опасение, думы о том, как устроить и облегчить жизнь для самого дорогого в мире существа.
Чезаре решился и рассказал Иверневу о черной короне.