-- Да вот... обдурил ты меня, Иване. Мне теперь из твоей неволи никогда не выйти. Так навечно холопом и останусь.
А уж мужчины и женщины... И не только на уровне физиологии и "архитектурных излишеств". Разное мышление, разные полушария мозга работают.
-- А ты сбегай как хотела. Будешь Марькой. Подстилкой в ордынском таборе.
-- Порядком. Лицо разбито, уши порваны.
Ночь, болото, луна выглянула. На болоте что-то... дышит? Рядом Марьяшка постанывает во сне. Улеглась животом на мешок с грязным и мокрым, обняла его как родного. Спит, стоя на четвереньках - спина и ниже - солнышком сожжено. Хорошо хоть голое тряпками мокрыми прикрыла, а то ведь комары и в темноте...
Ну что ж ты, как кобылка перед гадюкой - подпрыгиваешь и топочешся. Я же тебя не съем. Конечно, ощущения острые и непривычные. Но не болезненные. Скорее приятные. Явно. Не думаю, что тебе, боярынька, кто-то ножки целовал. Разве что матушка в младенчестве. И то... бывают такие суровые дамы. И любят детей своих, а выразить... или не умеют, или боятся. Какое-то табу на искреннюю любовь. Даже в отношении собственного ребенка.