— Ты, сука, признавайся, говнюк, за сколько родину продал?!
— Гвардейцы! Ваш батальон — гордость нашей бригады и в то же время её позор. Вы выполняете самые трудные боевые задачи, всегда находитесь на самых опасных участках, но совсем забыли о таком понятии, как дисциплина. Где подшитые подворотнички? Почему мне, вашему комбригу, не отдаётся воинское приветствие? Расхлябанность пустила корни в вашем подразделении, и это, вне всякого сомнения, порочная практика, которая до добра не доведёт. Однако заниматься вашим перевоспитанием времени нет. Наше государство находится в состоянии войны, и, куда ни посмотри, повсюду на нашу любимую Конфедерацию нацелены вражеские штыки.
Никита и его сыновья покинули мою комнатку, а я задумался. Да, хитёр староста, одним махом два дела делает: дочку беспутную пристраивает и меня, единственного грамотного человека из молодёжи, кто в посёлке живёт, на землю сажает. Зря я с ним на прошлой неделе разговор завёл, что в город уйти хочу, ой, зря. Оно-то, конечно, жениться я не против, и хозяйство завести, и дом, и детишки чтоб были, психология деревенская во мне крепкие корни пустила, но в семнадцать лет о свадьбе думать рановато, и не с Веркой мне моё будущее виделось.
— Это не алюминий. — Голос капитана был как-то неестественно глух.
— Султан. Э-гей, Султан. Подойди к яме, разговор есть.
— Немного, это целых полтора года, — задумчиво протянул он и встал. — Ладно, бывай, Мечник, наверное, что и не свидимся больше.