Эдди остался один. Оглядел роскошный салон, который мог стать гробом для их ка-тета.
Их взгляды встретились, Роланда из Гилеада и Сюзан из Меджиса. Они стояли посреди раздолья Спуска, и она почувствовала, как в сердце у нее поднимается ураган. В равной мере желанный и пугающий.
— Естественно, счетоводу без цифр никуда, — согласился Ренфрю и расхохотался. По левую руку Роланда Корал Торин поклевала салат (к мясу она даже не притронулась), снова чуть улыбнулась и окунула ложку в тарелку с супом. Роланд догадывался, что со слухом у нее все в порядке, а потому ее братец получит полный отчет о застольном разговоре. Или, возможно, Раймер. Потому что у Роланда начало складываться ощущение, хотя наверняка знать этого он не мог, что реальная сила в феоде — Раймер. Возможно, в компании с сэй Джонасом.
Она вытащила один револьвер из кобуры. Лишь несколько мгновений потребовалось ей, чтобы понять, как откинуть барабан. Убедившись, что револьвер полностью заряжен, она вернула барабан на место, проверила второй револьвер.
— Почти четыре дюжины стальных шариков. — Берт поднял мешочек из плотной ткани, в котором в более спокойные времена его отец держал табак. — Плюс петарды в седельных сумах.
Некоторые называли Охотничьей последнюю луну лета, другие считали ее первой луной осени. Как бы то ни было, восход Охотничьей Луны воспринимался как сигнал к переменам в размеренной жизни феода. Мужчины, выходя в море, поддевали свитер под непромокаемые куртки, потому что ветер свежел и становился гораздо холоднее. В больших яблоневых садах феода к северу от Хэмбри (и в маленьких садах, принадлежащих Джону Кройдону, Генри Уэртнеру, Джейку Уайту и замкнутой, но богатой Корал Торин) появлялись сборщики яблок со своими лесенками. За ними следовали телеги, уставленные пустыми бочонками. Заработали яблочные прессы и давильни, особенно самая большая, в миле от Дома-на-Набережной, окутались сладковатым запахом. Вдали от берега Чистого моря дни по-прежнему стояли теплые, небо оставалось безоблачным, но настоящая летняя жара ушла вместе с Мешочной Луной. Последний укос начался и закончился на одной неделе. Как всегда, сена он дал совсем ничего, и ранчеры и арендаторы дружно ругали его, чесали в затылке и задавались вопросом, а стоило ли корячиться… но знали, что стоило, потому что в конце концов приходил холодный, дождливый март, когда сеновалы и амбары быстро пустели. В огородах феода, больших — на ранчо, маленьких — у арендаторов, крохотных клочках земли — у горожан, появлялись мужчины, женщины и дети в старой одежде, сапогах, сомбреро. Штанины они крепко завязывали у щиколоток, потому что в пору Охотничьей Луны начинался исход скорпионов и змей из пустыни на восток. И к тому времени как начинал расти полумесяц Демонической Луны, убитые гремучие змеи рядком висели на коновязи как у «Приюта путников», так и напротив, у продовольственного магазина. Другие заведения тоже украшали коновязи змеями, но приз за максимальное число шкур, который вручали на празднике Жатвы, всегда доставался «Приюту» или магазину. В полях и садах женщины, которые повязывали головы платками и носили на груди амулеты, обеспечивающие щедрый урожай, наполняли корзину за корзиной. Убрали последний помидор, потом огурец, кукурузу, наконец, минго. За ними, по мере того как дни становились короче и приближались осенние дожди, подходила пора кабачков, моркови, тыкв и картофеля. В Меджисе сбор урожая начался, когда Охотничья Луна превратилась в полумесяц, который каждую звездную ночь поглядывал кончиками на восток, за бескрайнее море, где не бывали ни один мужчина, ни одна женщина Срединного мира.