— Вы очень хорошо смотритесь. Прирожденная наездница.
— Одну минуту… одну минуту… — Сюзанна открыла сумочку и так сосредоточенно начала в ней рыться, что Роланд не мог не улыбнуться, несмотря на все его грустные мысли. Женщина всегда остается женщиной. Она достала пачку мятых «клинексов», перетрясла салфетки, чтобы убедиться, что в них не завалилась монетка, выудила коробочку с пудрой, подняла крышку, опустила, бросила в сумочку. За пудрой тот же путь повторила расческа…
— И ладно, — вставил Эдди. — Конечно, Роланд, ты рассказал нам предостаточно.
— Поторопись, Диаборн, или как тебя там. Руки за спину. На поясницу. Твои приятели на мушке, и если мы привезем в город двоих, а не троих, жизнь не остановится.
Мешочная Луна пошла на убыль. И вместе с собой забирала летнюю жару. После полнолуния миновало четыре дня, когда старый музыкант из дворца мэра (Мигуэль играл там задолго до того, как Торина избрали на эту должность, и скорее всего продолжал играть и после возвращения Торина на его ранчо) показался у дома, в котором жили Сюзан и ее тетка. С собой он привел роскошную гнедую кобылу, вторую из трех обещанных лошадей, и Сюзан сразу же узнала Фелицию. Одну из своих любимиц.
— Не выводите его из себя, — взмолился Маленький Блейн. Всякий раз, когда он подавал голос, Сюзанна представляла себе потного лысого коротышку. Если голос Большого Блейна накатывал со всех сторон (как голос Бога в каком-то фильме Сесиля де Милля, подумала Сюзанна), то голос Маленького Блейна исходил лишь из одного динамика, расположенного над их головами: — Пожалуйста, не злите его. Он уже разогнался до предельной скорости, компенсаторы едва справляются с нагрузкой. И состояние рельсового пути значительно ухудшилось с той поры, как по нему ездили в последний раз.