Следующим утром мы впервые появились во дворе мастера Лаора все вместе. Да-да, ввосьмером, потому что впечатленные моими вчерашними откровениями девочки наотрез отказались меняться. Таким образом, сдавшая дежурство четверка никуда не ушла, потому что еще не успела проникнуться мыслью о своих новых функциональных обязанностях, а пришедшие им на смену "дамы" горели искренним желанием взглянуть на меня поближе (с учетом новых сведений) и совершенно не собирались возвращаться домой.
Невольно улыбнувшись этой мысли, я опустила глаза и чуть не вздрогнула, заметив стелящуюся по перилам изморось. После чего, наконец, догадалась о причине внезапного похолодания на одном отдельно взятом балконе и, поискав взглядом особенно черную тень, негромко спросила:
Я перехватила насмешливый взгляд от демона и тяжело вздохнула.
Фигура бога вырастала надо мной медленно и торжественно. Она плавно проявлялась из темноты, проступая сквозь игру теней с той скоростью, с которой у меня хватило решимости к ней приблизиться.
У пруда я стянула насквозь промокшую маску и тщательно умылась, испачкав некогда чистую воду и придав ей заметный розоватый оттенок. Ну и пусть. Авось, до утра никто не заметит. А там все и подживет... наверное.
Если же мужчина по каким-то причинам не подходил, женщина имела полное право пройти равнодушно мимо, небрежно отмахнуться или, если он оказывался настойчив, неделикатно послать его по известному адресу. В любом месте, в любое время и при любых свидетелях. Причем, до тех пор, пока она носила платье, ответить ей тем же отвергнутый ухажер не мог - общество не одобряло. Но стоило только даме снова влезть в доспехи, как положение мгновенно менялось, и оскорбленный воин мог потребовать сатисфакции. Уже не как с женщины, но как с такого же воина, как он сам. Иными словами, мог вызвать нахалку на поединок, мог ее благополучно убить, покалечить (если, конечно, невоздержанная на язычок дама была слаба и неосторожна) или унизить прилюдно так, как посмела когда-то она. Ведь теперь они были равны. И это считалось нормальным. Так что местные женщины, при всей своей агрессивности и воинственной эмансипации, тоже были вынуждены помнить о гордости своих суровых мужчин и не уязвлять лишний раз их болезненное самолюбие.