Пол был каменный, бугристый и обжигающе холодный. А под животом еще и мокрый. Когда Альк понял почему, то застонал от унижения и попытался подняться хотя бы на четвереньки, но спина отозвалась такой дикой болью, что саврянину стало все равно, в чем он валяется, лишь бы не шевелиться. «Хребет не перебили, — отрешенно подумал он. — Иначе я бы вообще ничего ниже пояса не чувствовал».
— А, ладно, у меня тут еще кой-чего есть, даже лучше! — Жар подергал себя за рясу, и стало заметно, как отвисают карманы, будто набитые камнями. — От беспокойников самое то должно быть! Хотя на всякий случай еще вот этот ножик прихвачу… Ну что, идем?
Окна на втором этаже были открыты, а в угловой комнате еще и занавески отдернуты. Тот, кто искал там утех, не боялся ни ревнивой жены, ни сплетен. Свет подвешенной к потолку лампы мягко переливался на серебристых косах, ручейками стекал по мышцам обнаженного торса.
— Видимо, обоз тоже сюда свернул, — задумчиво предположил Альк. — Но зачем?
— Смотри, — с деланной неохотой согласился Альк, осторожно — словно держа на голове кувшин с водой, опускаясь на лавку и подставляя плечо.
Жар почувствовал, что подруга навалилась на него еще больше, но голос у нее, напротив, окреп, разом заткнув прочие глотки.