Во время последней встречи с Бруно Габи передала ему эту информацию. Он чересчур бодро принялся уверять, будто о тайных политических переговорах ему известно, ничего страшного, тонкий дипломатический маневр. «Не волнуйся, Сталин знает, что делает, он не дурак».
За стеклом иллюминатора Габи видела леса, бесконечные равнины, темные пятна деревень, редкие ниточки дорог. После бессонной ночи слипались глаза. Она смотрела на блеклое, грустное, беззащитное пространство, по которому ползла крестообразная тень самолета, и думала: «В этом самолете летит война, в самолете фюрера летит смерть».
– Она скромница, ваша Роза, – произнесла Габи елейно жалобным голоском. – Мне очень стыдно, Франс, мы не только шептались, мы целовались и даже занимались любовью, это было ужасно неудобно, кресла в «Марсе» такие жесткие и скрипучие.
– Скоро забудешь фон Блеффов как страшный сон. Риббентропов не бойся, у тебя есть надежный тыл, никто не посмеет обидеть Габриэль фон Хорвак.
– О нас, – ответил Эрих со злой усмешкой. – Дело в том, что господин премьер-министр верит, будто ему самим Провидением предначертана высокая миссия договариваться с диктаторами, наш вариант мешает его высокой миссии, он решил устранить конкурентов, сдать нас. Гендерсон с трудом убедил господина премьер-министра, что такой поступок джентльмену не к лицу.
Он говорил по-немецки с легким акцентом. Она смотрела на него и не понимала, почему не может оторвать глаз. Вполне обычное мужское лицо, темные коротко остриженные волосы, узкий овал, тонкий нос с небольшой горбинкой, черные прямые брови.