– Я пойду, Коба, нехорошо мне что-то, – хрипло произнес Орджоникидзе, обернулся, но глаз не поднял, смотрел в пол.
«В Лондоне. А вообще пора бросить это дело, пожить нормальной жизнью…»
Пока шли к крыльцу, доктор увидел в углу двора, под шиферным навесом, хлебный фургон и новенький шоколадный «бьюик». По широкой дороге, покрытой тонким слоем утреннего снега, тянулись следы нескольких пар ног, не только обутых, но и босых. По сторонам двери стояли два красноармейца в форме внутренней охраны НКВД.
– Да об этом многие говорят, – Стефани махнула рукой. – Барон был пассивный гомосексуалист. Кстати, о твоем Франсе я тоже слышала… Конечно, тебе видней, только я все-таки не понимаю, что ты в нем нашла.
Накануне, 8 января, Фейхтвангер встречался со Сталиным, беседовал с ним несколько часов и в результате из писателя превратился в персонажа, такого же сказочного, как стахановка Паша Ангелина.
– Доброе утро, Габриэль, как я рада, что застала вас дома, давно хотела с вами поговорить…