Тем временем, пламя Цорбена перестало освещать корму «Ласточки». Извержение поостыло, хотя лава еще вспыхивала то здесь, то там. Из подвалов вылезал наевшийся тотальной войны «фольксштурм». Вставшие на ноги женщины оправляли платья и юбки. Стихли крики «ура», так как всё население городка — включая престарелого кайзеровского адмирала, свидетеля еще Ютландского боя, который, при всем военно-морском параде на пороге своего особняка встретил варваров — осталось без часов (сам адмирал, ко всему прочему, и без кортика, наград и брюк с «лампасами»). На том же самом вокзале, где якут отыскал злосчастную цистерну, теперь вместе с мебелью и посудой днём и ночью грузились для отправки в разоренное Отечество добротные немецкие станки. Мародеры насытились: зашевелились разведчики. Мимо Ванькиного танка саперы на своих терпеливых двужильных горбах таскали бревна и доски. Торопливо сложенные костерки едва обогревали безымянных умельцев, вытворяющих без молотков, скоб и гвоздей настоящие чудеса: повсюду жизнеутверждающе звенели их топоры. Сколько их полегло от воспаления легких, сколько провалилось в полыньи, было затащено под лед, пропало без вести на возводимых переправах: никто, разумеется, не считал! А метели, завалив снегом могилы, воронки и обугленные дома, выдохлись. Над Силезией зависло зимнее солнце. Впрочем, оно так и не смогло пробиться к не покорившемуся Бреслау: по периметру крепости метались тучи, бухали громы и змеились молнии.