– Вы мне мозги не пудрите, – внезапно для самого себя вспылил комбат. – Я атеист. Напоминаю!
– Тащи, не бросать же, – капитан привычно оглядел поле короткого боя. – Перец, дерево вон тлеет и трава. Потушить бы надо, нам лесной пожар совсем не в тему будет. Если ветер попутный задует, поджаримся, что те гуси.
– Может, отойдем от ваших штучек ангельских? Дальше-то что, рассказывайте! – Харченко с трудом скрывал волнение. И, самое неприятное, не мог понять, из-за чего именно…
Они долго копались в остатках догоревшего переднего грузовика, но ровным счетом ничего не обнаружили – ни обгоревших трупов, ни личного оружия, ни даже звездочек с пилоток. И в двух других – то же самое.
– Двоим первым поднявшимся – я не в счет! – по сто пятьдесят спирта наливаю. У меня еще есть немного. Идет?..
Побеседовал он и со своим коллегой, некогда попавшим в штрафбат из-за собственной инициативы – тем самым лейтенантом, что шлепнул под горячую руку в освобожденном украинском селе сдавшегося в плен полицая, оказавшегося связником партизанского отряда. Можно понять лейтенанта, можно. Видел, как эти самые полицаи «развлекались». Тот летеха в самом начале войны в командировке был, как раз на оккупированной территории, насмотрелся на результаты оных «развлечений». На две жизни вперед насмотрелся. Вот только трибунал его не понял…