— Брут! — Григорий стоял и смотрел ему вслед; Антон остановился. — Храните революционные традиции!
— Я же предупреждал, — говорил дед. — Для ребенка столько сидеть — противоестественно. Что, храпесидии устали?
— Как стрижка? Сильно драло? Что Соломон? Про Жемчужину говорил?
— Чего? — не понял не знавший напечатанного фольклора Гурка. Учил Антона, как действовать главным орудием лаптежного производства, называвшемся кочедык.
И гулко бил себя в грудь. По эффекту это было сопоставимо только с выступленьем на районной олимпиаде Гали Ивановой, которая, читая «Бородино», при стихе «Земля тряслась, как наши груди», приподняла и потрясла на ладонях свои груди — мощные, рубенсовские, несмотря на юный возраст их обладательницы.
— А чего же этот цвет в колхозе ни черта не делает? — подкалывал отец.