Пока конвоиры кастрировали мою униформу, судья продолжал.
Всего мы не досчитались восемнадцати истребителей, обоих «канонерок» и четырех «Андромед» с эмпориумовой рудой. И самая страшная для концерна потеря — груженный под завязку транспорт.
— Да какую правду?!! — Заорал я на пределе голосовых связок. — Я говорил правду! А ты бил меня током! Ты сам заставляешь меня врать! Я же тебе все, что угодно, придумаю! Чтобы ты прекратил пытку!!!
— Так ведь не убился, что ты так переживаешь? У меня была депрессия и я гулял, слушал музыку, взращивал в себе байроновские чувства.
Все-таки я красиво соврал, говоря, что мне было не очень грустно, когда Рошни улетела. Было. И очень. И не только грустно — слишком много синонимов этого чувства в русском языке, но ни один не описывает его полностью адекватно.
Заработала кормовая точка. Кто-то заходил нам в хвост. Вот вспыхнули венчики вокруг дульного среза пушки Рио. Мимо меня с субсветовой скоростью пронеслись двести мегаджоулей смерти.