Неожиданно в поддержку старшины выступил наш политрук Шапиро.
— А что, может быть и ручной пулемёт захватить? А то я здесь от старшины слышал, что группа идёт только с автоматами. Вы, товарищ старший лейтенант, только скажите. Я не надорвусь, для такого дела, хоть сто километров буду переть эту бандуру.
— Так точно, товарищ старший лейтенант, стрелять будем! Но, может быть, этих пленных закрыть в какой-нибудь комнате, или в подвале. А когда подойдут наши, переправить их дальше, в тыл. Всё-таки, большинство из этих немцев, рабочие люди, можно сказать – пролетарии. На этой войне они занимаются только обслуживанием техники и, наверное, за всё время не выстрелили даже из ружья.
— Во-первых, это место находится довольно далеко от всех населённых пунктов и от центральной дороги, а, значит, выстрелов никто не услышит. К тому же, может быть даже и стрелять то не придётся. У финнов, убирающих снег, оружия с собой не было. Я в бинокль разглядел, что винтовки они оставили в стоящих перед этой сожженной колонной двух санях, запряженных парами лошадей.
Якут проехал метров десять вдоль этой полосы и остановился. Я подъехал к нему и, присев начал осматривать указанные им углубления в снегу. Несомненно, это были следы от лыжных палок. По видимому, лыжник в этом месте оступился и, чтобы удержаться на месте, помогал себе лыжными палками. И нечаянно упёрся ими в незамаскированную полосу движения. Эти следы можно было чётко увидеть даже при лунном свете.
Следующие трое суток были зеркальным повторением прошедших. Мы как заведённые продолжали свои наскоки, финны огрызались и отходили вглубь предполья. Наши потери росли, апатия, и усталость постепенно овладевали и моими ребятами. Количество боевых групп сокращалось. На оставшихся в живых бойцов наваливалась работа, гораздо больше прежней. На вторые сутки я и сам начал принимать участие в ночных рейдах. В мою боевую группу вошли Шерхан и недавно присланный сапёр – сержант Витя Иванов.