Поднявшись с кресел, они стали пробираться в конец ряда, к выходу. Теперь сердце Мари колотилось так, что, казалось, готово было выскочить из груди, и она не сомневалась, что вот сейчас, вот здесь, в этом зале, и закончится ее жизнь. Все ее движения и жесты, все, что бы она ни делала, – едва передвигала ноги, бормотала «разрешите», «извините», судорожно цепляясь за руку мужа и хватая ртом воздух, – все это казалось чем-то механическим и ужасало.