Пошел неторопливый разговор, в котором каждый норовил узнать побольше, поменьше рассказывая о себе. Меня очень беспокоил вопрос, откуда тут и каким боком вылез Загуля.
Я не спеша двинулся вперед: у меня в запасе было девяносто два удара сердца. Крымский бей начал что-то торопливо говорить. Мой противник что-то кричал, но бей грозным окриком заткнул ему рот. Все-таки он его сын — неуловимое сходство чувствуется. Только папа умнее.
— Что, казак, узнал своего друга татарского? Это он нас сюда привел: очень хотел с вами повидаться, не могли мы ему в просьбе его отказать.
— Богдан, а зачем ты на того вуйка водой капаешь?
Делаю несколько шагов к Ахмету, проникаясь ощущением, как долго тянется время, готовясь взорваться водоворотом событий, как ощутимы направленные на тебя взоры. Остановившись в двух шагах от Ахмета, плюю ему в лицо и весело улыбаюсь. Он бросается в эту брешь, в эту разрушенную пустоту. Может, он уже понял, что это провокация, может, он уже хочет остановиться, но все поздно, он сделал шаг ко мне — и моя левая нога со всего маху бьет его в пах, а правая рука впечатывается в нос. Ахмет оседает на землю.
Понаблюдав за его походкой моряка, я сделал быстрый шаг вперед левой и ударил пальцами левой руки в горло — не прямо, а чуть наискосок: так вероятность нанести травму значительно меньше. Бил тоже вполсилы, а то ведь и откачивать человека придется, и кадык разбить нетрудно. Вслед за этим короткий шаг вперед правой — и, пользуясь тем, что противник перестал что-либо соображать, зацепил левой ногой его опорную ногу и, проведя классическую подсечку, уронил противника на землю. Все произошло практически мгновенно, левая рука, ударив в горло, тут же схватила за рубаху в районе плеча и дернула соперника в противоход движению ноги. От большинства зрителей все происходящее было скрыто нашими спинами, и они ничего не поняли, настроившись на длинный и тяжелый бой. Шел себе человек бороться — вдруг упал на землю и хрипит, схватившись за горло.