По дороге домой я напрасно ломал голову: что же это он задумал такое со мной учинить, что заранее радуется? Даст Бог, и не узнаю.
— Так Иллару скажи, сколько можно терпеть.
Холодная злость, овладевшая мной, никуда не уходила. Отступать было нельзя: отступишь раз, отступишь второй — и ты уже раб. Стоило ли так мучиться, чтоб жить дальше рабом? Вопрос риторический. Жаль, что кулачный бой в этом случае не пойдет. Кулачным боем нас не удивить, любили мы это дело в молодости и знали, — пусть двадцать пять лет прошло после последнего боя на ринге, мастерства не пропьешь.
Не может одно любопытство так изменить обезьяну, причем во многом не в лучшую сторону, что из нее получится человек. Всегда эта теория вызывала здоровый скепсис, и не только у меня.
— А ты попробуй не плетью, а чем-то другим, может, и получится.
Встали все еще затемно, и едва мне удалось умыться, как зазвонил колокол, созывая на заутреню. Служба, по сравнению с моей прежней жизнью, прошла заметно быстрее. То ли отец Василий, страдающий похмельем после вчерашних похорон, решил представить сокращенную программу, то ли это была обычная для него продолжительность, но все закончилось за полчаса.