— Совершенно верно. Ты возьмёшь с собой доктора Ди.
— Я думаю, это оттого, что никто из вас не был знаком с моим дедом, — резюмировал Майлз. — Он умер примерно за год до того, как Вы поступили на службу к моему отцу, Пим. Он родился в самом конце Периода Изоляции и пережил все те раздирающие изменения, которые нынешний век отмерил Барраяру. Его называли последним из старых форов, но на самом деле он был первым из новых. Он менялся вместе со временем, от кавалерийской тактики — к тактике флайерных эскадронов, от мечей до атомного оружия, и менялся успешно. Мы сейчас не под оккупацией цетагандийцев только потому, что он мог так неукротимо меняться, а потом отбросить всё — и измениться опять. В конце жизни его называли консерватором, но только потому, что большая часть Барраяра пронеслась мимо него, в том направлении, куда он всю жизнь вёл, подталкивал, подпихивал и указывал.
Майлз наскоро прикинул возможность подыграть, нажав себе на подходящий нервный узел и завопив. Именно сейчас, правда, у него вообще не было возможности нажимать на что бы то ни было.
— Как насчет твоих друзей? Они тоже тусовщики?
— В свое время на Барраяре соотношение сил было еще хуже, а они вышибли цетагандийцев вон. Понадобилось двадцать лет и больше крови, чем вы видели вместе за всю жизнь, но они это сделали, — заявил Майлз.