— Все сложно, — повторила Маргарет чуть слышно, но неуклонно. — В двух словах не рассказать.
Что было прежде и как стало быть то, что стало, не известно никому, и можно лишь знать, что говорят люди.
— Это бесчеловечно… — она выпустила его ладонь, обвив шею руками, и вздохнула у самого уха: — Я готова принять кару, майстер инквизитор…
— Ваше сиятельство, я не могу вам сказать этого, ведь вы сами это знаете. Единственное, что я могу еще добавить, это то, что госпожа пфальцграфиня изъявила желание призвать вас в свидетели своей невиновности; мой долг велит мне соблюсти устав дознания, посему я обязан говорить с вами. Есть вам, что добавить к уже сказанному, ваше сиятельство?
— Не забывай, я все же неплохо ее знаю, — тихо ответил тот, отвернувшись. — И еще — дело в том, что говорил это именно я; ты ведь для того меня и позвал. Чтобы на нее давил я. Чтобы вызвать у нее чувство безысходности; так?
Он не ответил, неторопливо прошагав к столу и опершись о него ладонями, и замер, глядя в стену; Ланц молчал.