Привыкнув к неоспоримости факта китайского единства, мы забываем, насколько он на самом деле уникален. Одна из причин, по которой этот факт достоин удивления, относится к генетике. Несмотря на то что грубая классификация мировых рас объединяет всех китайцев под рубрикой «монголоиды», диапазон изменчивости, который скрывает эта категория, шире, чем различия между шведами, итальянцами и ирландцами в Европе. Например, и генетически, и физически северные китайцы отличаются от южных: первые больше всего похожи на тибетцев и непальцев, вторые — на вьетнамцев и филиппинцев. Мои северно- и южнокитайские знакомые часто могут отличить друг друга с первого взгляда: северяне, как правило, выше, плотнее, бледнее, с более заостренным носом и глазами меньшего размера, которые часто кажутся более «раскосыми» (из-за так называемой веконосовой складки).
Таким образом, производство продовольствия на австралийской почве возникло лишь с прибытием культур и домашних животных, выведенных в климатически похожих частях мира, которые, однако, были слишком удалены от Австралии, и поэтому их доместикаты не могли проникнуть сюда раньше, чем появилась возможность доставить их на океанских судах. В отличие от Новой Гвинеи, на большей части территории Австралии отсутствовали инфекции, способные всерьез воспрепятствовать европейскому заселению. Только в Северной Австралии малярия и другие тропические болезни на протяжении XIX в. заставляли европейцев отступать — до тех пор, пока прогресс медицины в XX в. наконец не позволил им осесть и здесь тоже.
Из исследований, которые посвящены распространению языковых семей, спровоцированному возникновением и развитием производства продовольствия, классической работой по истории Европы нужно назвать книгу Альберта Аммермана и Л.Л. Кавалли-Сфорца «Неолитический переход и генетика популяций Европы» (Ammerman Albert, Cavalli-Sforza L.L. The Neolithic Transition and the Genetics of Populations in Europe. Princeton: Princeton University Press, 1984), тогда как статья Питера Беллвуда «Австронезийское расселение и происхождение языков» (Bellwood Peter. «The Austronesian dispersal and the origin of languages», Scientific American, 265(I): 88-93, 1991) освещает ту же тему на австронезийском материале. На материале всемирного масштаба эта тема разбирается в уже названных в разделе «Пролог» двух книгах Л.Л. Кавалли-Сфорца и др. и одной — Меррита Рулена. Введением в сложную проблематику индоевропейской экспансии могут послужить две работы с диаметрально противоположными позициями: «Археология и язык: загадка индоевропейского происхождения» Колина Ренфру (Renfrew Colin. Archaeology and Language: The Puzzle of Indo-European Origins. Cambridge: Cambridge University Press, 1987) и «В поисках индоевропейцев» Дж.П. Мэллори (Mallory J.P. In Search of the Indo-Europeans. London: Thames and Hudson, 1989). Источники по русской экспансии в Сибири: «На восток, к империи» Джорджа Лантцеффа и Ричарда Пирса (Lantzeff George, Pierce Richard. Eastward to Empire. Montreal: McGill-Queens University Press, 1973) и «Завоевание континента» У. Брюса Линкольна (Lincoln W. Bruce. The Conquest of a Continent. New York: Random House, 1994).
Мое изложение истории пленения Атауальпы отрядом Писарро составлено из отчетов очевидцев: братьев Франсиско Эрнандо Писарро и Педро Писарро и его спутников Мигеля де Эстете, Кристобаля де Мены, Руиса де Арсе и Франсиско де Хереса. Повествования Эрнандо Писарро, Мигеля де Эстете и Франсиско де Хереса были переведены Клементсом Маркэмом в составе сборника «Донесения об открытии Перу» (Reports on the Discovery of Peru. Hakluyt Society, 1st ser., vol. 47. New York, 1872), Педро Писарро — Филипом Минзом в издании «Донесение об открытии и завоевании королевств Перу» (Pizarro Pedro. Relation of the Discovery and Conquest of the Kingdoms of Peru. New York: Cortes Society, 1921), Кристобаля де Мены — Джозефом Синклером, редактором репринтной публикации «Завоевания Перу, засвидетельствованного участником экспедиции Писарро» (The Conquest of Peru, as Recorded by a Member of the Pizarro Expedition. New York, 1929). Отчет Руиса де Арсе был воспроизведен в бюллетене испанской Королевской академии истории (Boletin de la Real Academia de Historia. 102: 327-84, Madrid, 1933). Превосходная книга Джона Хемминга «Покорение инков» (Hemming John. The Conquest of the Incas. San Diego: Harcourt Brace Jovanovich, 1970), помимо подробного рассказа о пленении Атауальпы и завоевании Перу в целом, также приводит развернутую библиографию. По-прежнему не утратило своей увлекательности одно из образцовых сочинений исторической литературы — «История завоевания Перу» Уильяма Х. Прескотта (Prescott William H. History of the Conquest of Peru. New York, 1847). Аналогичная пара сочинений — современное и классическое, — посвященных испанскому завоеванию ацтекской империи, это, соответственно, «Завоевание: Монтесума, Кортес и падение старой Мексики» Хью Томаса (Thomas Hugh. Conquest: Montezuma, Cortes, and the Fall of Old Mexico. New York: Simon and Schuster, 1993) и «История завоевания Мексики» того же Уильяма Х. Прескотта (Prescott William H. History of the Conquest of Mexico. New York, 1843). Отчеты очевидцев завоевания ацтекской империи принадлежат самому Кортесу (воспроизведены в: Cortes Hernando. Five Letters of Cortes to the Emperor. New York: Norton, 1969) и многим из его спутников (воспроизведены в: The Conquistadors. / ed. Fuentes Patricia de. Norman: University of Oklahoma Press, 1993).
Наряду с микробами, почти столь же значимым ближайшим фактором европейского завоевания обеих Америк являлся разрыв в технологическом развитии — в конечном счете объяснявшийся тем, что Евразия имела более продолжительную историю сельскохозяйственных обществ с высокой популяционной плотностью, хозяйственной специализацией и политической централизацией, активно взаимодействующих и конкурирующих друг с другом. Этот разрыв имел пять основных параметров.
Итак, теперь мы знаем, как Плодородный полумесяц лишился своего огромного стартового преимущества перед Европой. Но почему уступил свое лидерство Китай? Поначалу кажется непонятным, что могло спровоцировать отставание региона, у которого были такие бесспорные плюсы: почти столь же древняя, как в Плодородном полумесяце, традиция сельского хозяйства; экологическое разнообразие, охватывающее вариации средовых параметров от Северного до Южного Китая и от побережья до Тибетского нагорья; соответствующее разнообразие культурных растений, домашних животных и технологий; обширная и плодородная территория, способная прокормить самую многочисленную региональную популяцию в мире; наконец, преимущество перед Плодородным полумесяцем в аспекте влажности климата и устойчивости экологии, благодаря которым Китай и теперь, десять тысяч лет спустя, остается регионом интенсивного земледелия (правда, более проблемным с экологической точки зрения, чем Западная Европа).