Получив требуемое, генерал полиции склонился над картой, отчего, как язвительно отметил про себя Освальд, стал похож на какую-то экзотическую птицу, нахохлившуюся в своем гнезде.
Алик отошел назад к машине, якобы для того, чтобы забрать бумаги, а на самом деле — получить «прямо в ухо» инструкции от Бродяги и Фермера. Наша операция вступала в фазу «Тень на плетень», так что командирам приходилось держать руку на пульсе.
«Хм, похоже, еще какое-то начальство притащилось на костях поплясать — „Хорьха“ „тип 40“ с эсэсовскими номерами с утра здесь не было, как и двух мерседесовских „кюбельвагенов“. А бронетранспортер, надо полагать, с охраной», — оценил он новые машины перед крыльцом и толкнул дверь.
— Что вы себе позволя… — начал Небе, но, взглянув на дорогу, замолчал — в дорожной пыли блестели десятки стреляных гильз. От немецкого патрона Р08.
Последнее, что слышал Освальд, закрывая дверь, были слова: «Боюсь, что дело плохо!»
Третья наша трудовая вахта по «ремонту» шоссе оказалась наиболее сложной. Все ямы и воронки в месте планируемой засады были уже засыпаны (естественно, с добавлением не совсем мирных предметов), и теперь мы сместились по шоссе в сторону Минска. Пусконаладочные работы, по меткому выражению Казачины, он сам, командир и Бродяга проводили, спрятавшись под маскировочными накидками в специально выкопанных схронах. Да уж, провести несколько часов в коленно-локтевой позиции, ковыряясь при свете налобных фонариков с не самыми безопасными предметами, — удовольствие ниже среднего. Вечерами я помогал ребятам как мог, разминая их затекшие мышцы или исполняя по заявкам любимые песни.