На этом долгий день закончился, и Ваня заснул.
Мысли Ермакова привычно свернули в конструктивное русло. Он припомнил, как радостно поприветствовал новобранца Николай, единственный, кто дал ему, Ермакову, отпор: «Хорошо он мне тогда приложил. Офицер, пусть комиссованный, пусть и не десантник, но все-таки… Да и Иван этот — совсем не дурак и не рохля. Что ж… уже неплохо. Будем работать».
Это, наверное, было все сразу. Плюс беспросветная тоска. Ваня издал еще один нечеловеческий вопль и вырубился.
Все мысли Ивана были написаны на его лице аршинными буквами.
Все дела, запланированные на послеобеденное время, пришлось отложить. Иван снова собрал мужчин, и на маленьком погосте, на дальней опушке рощи, появилась вторая могила. Постояв немного возле свеженасыпанного холмика, народ начал расходиться. От утреннего хорошего настроения не осталось и следа. При жизни Алексей был тихим и незаметным человеком, но любая смерть в этом маленьком социуме теперь воспринималась каждым как личная потеря.
Иван стоял над двумя копошащимися в земле полуголыми людьми. Маляренко старался улыбаться, хотя внутри он сморщился — видок у этой парочки был, прямо скажем, не ахти.