Немайн заложила руки за спину, вздернула подбородок. Шагнула вперед — к ступеням укрытой красно–рыжим сукном лестницы.
Сиде некогда попусту глазеть по сторонам. Она — часть своего холма. Пушатся первой зеленью леса, корабли снуют по реке, дымят кузни и гончарные печи, сида носится по городу. Вот так — правильно, привычно. Какой–то месяц прошел, как ушастая из похода вернулась, а жителям славного Кер–Сиди кажется, что и не уходила, и не денется никуда. Она же бессмертная!
— Я, бывало, убивала, — призналась Немайн, — должность такая. Не из забавы, по необходимости. Иногда следует остановить зло сталью.
— Пелагианством, ибо не упоминала, что для спасения требуется помощь святой Церкви, а от священников требовала святости.
Бросила наземь. Повернулась, зашагала к собственно «Голове». За ней потянулась дружина. Послышались незлые насмешки над ополчением, что забывает службу за полстражи после учения… Не то, что рыцари: всегда верны, всегда наготове! Морякам понятно — случись наоборот, и обратись сидово неудовольствие на дружину, сами бы не преминули подколоть рыцарство. Непонятно было другое: в чем оконфузились–то? Кто знал, что на мирной речке Туи нужно служить, как в походе или на страже стен?
Не такой, как взяли в походе на саксов — полоски накрест, поверх кожа. Не клепаный из четырех частей — у короля такой, и у самой Немайн! Сейчас делают такие, каких никто прежде не видел: кованые из одного куска. Клепаный, понятно, настолько прочен, насколько крепка самая слабая заклепка. Поди их все проверь! А этот врагу надо прорубать. Или вминать — но, опять же, цельный кусок, а не рвать заклепки.