И проснулась, как всегда, в шесть утра. Проснулась такой счастливой, какой просыпалась только в далёком детстве. И сразу вспомнила это ощущение счастья бытия, хотя давно уже была уверена, что ничего такого и в детстве не было, и вообще быть не может, это она сама всё придумала, или это ей когда-нибудь приснилось. А наяву — нет, не бывает, потому что если такое вообще бывает, то не может пройти никогда. А если прошло — значит, и не было вовсе.
Голос был тот же, уже знакомый, сердитый и с акцентом: «А-а-аткривай, дэвачка!»
Васька оглянулся на Аню, пробормотал сквозь зубы что-то по-английски, вскочил из-за стола и вышел из кухни.
И Аня мгновенно забыла обо всём остальном, даже о компьютере. Развод — послезавтра! Её оглушило это известие. Она не могла бы сказать, что сейчас испытывает. Много всего: радость, облегчение, надежда… и страх. С тех пор, как Аня ушла от Вадика, она так ни разу и не позвонила ему. Каждый день думала, что позвонить всё-таки следует, но не решалась. Или боялась? Просто не хотела, вот и всё. Он ей тоже ни разу не звонил. По крайней мере, в типографии никто не передавал, что ей звонили…
Чтобы реабилитироваться, картошку она солила особенно старательно, аккуратно сняла с закипевшей воды лёгкую белую пенку, плотно закрыла кастрюлю крышкой, убавила огонь… И всё время чувствовала на себе внимательный и немного насмешливый взгляд царя Давида. Может быть, она опять что-то не так делает? Да, надо же укроп вымыть и порезать заранее…
От волнения Аня не сразу сообразила, кто тут Василий, а когда наконец сообразила — он сам вынул телефон из её руки. Аня пошире распахнула дверь, посторонилась, чтобы царь Давид мог беспрепятственно проникнуть в собственную квартиру, хотела спросить, не надо ли ему помочь, но постеснялась. Царь Давид не производил впечатления человека, который нуждается в помощи. Даже сидя в инвалидной коляске. Да и коляска, оказывается, была с электрическим мотором. Она зажужжала, мягко стронулась с места и шустро въехала в прихожую мимо Ани.