– Я сделал это ради тебя, – сказал я примирительно.
– Ну вот. За мной закрывается дверь, и я вижу ещё одну дверь перед собой. Открываю её и попадаю в такую же точно комнату, только из неё уже не один выход – вперёд, а два – вперёд и налево. У меня за спиной закрывается дверь, через которую я вошёл. И я иду вперёд, открываю ещё одну дверь и попадаю в точно такую же комнату, из которой уже, кроме двери у меня за спиной, выходит ещё три двери – в каждой стене по одной. Я сворачиваю налево. Не знаю, почему налево, но как-то мне запомнилось, я был уверен, что знаю, куда идти, и не задумывался об этом. И дальше – ещё одна комната, только я, когда вхожу, краем глаза вижу, как закрывается из новой комнаты дверь, уходящая направо. Да, я не сказал – в этой комнате новой всё точно так же, только посреди комнаты стоит кресло, огромное кожаное кресло, пустое. И я уже почти бегу в правую дверь, открываю её и вижу перед собой стоящую спиной ко мне Русалку и за ней что-то, что лежит посреди комнаты, но я не вижу, что именно, потому что Русалка мне это загораживает. И я тогда хочу – вот я очень чётко помню это желание, – я хочу обойти её или наклониться вбок и посмотреть, что там лежит. А Русалка медленно так поворачивается, и вот она уже стоит лицом ко мне. Спокойная такая, как всегда, смотрит мне в глаза, а потом открывает рот, и вот тут я чётко слышу её голос. Она говорит: «Пошёл вон». Это вообще единственный звук, который я помню. Кажется, будто других и не было.
Crossbill: Und wer ist dieser «jemand»? Hast du einige Hypothesen?
Я прошёлся пару кварталов, чтоб выветрить алкоголь, а затем поймал такси. Никакого смысла выжидать я не видел.
Верба – или, вернее, тот человек, который был теперь вместо неё, – попыталась сделать шаг и чуть не упала опять. Я подхватил её.
Chaim: Das ist, weil du die veröffentlichten Memoiren gelesen hast. Und ich habe eine Kopie des Manuskripts, bevor sie bearbeitet wurde. Da… gibt es Momente…die zu bearbeiten waren.