— Караю по мере власти своей, князь Андрей Васильевич, — хлопнул правой ладонью по подлокотнику Иоанн. — Земли в казну отпишу, имущество заберу, самих в келью на молитву поставлю. Душа же человеческая токмо Богу, не мне принадлежит. Не я им жизнь давал, не мне и забирать. Грех смертоубийства на совесть свою брать не желаю. Казнить никого не стану. Мое царствие без крови пройдет. Такое мое слово!
— Прости, дядька. Исправлюсь. — Князь с нежностью погладил лук. — Ты тоже хорош, совсем меня распустил. Уж забыл, когда упражнялся.
— А чего там сложного-то? — устало отмахивался Зверев, куда больше мечтавший о постели, нежели о славе могучего чародея. — Любой дурак может. Токмо свечу из плоти надобно да зеркало хорошее.
— Филипп Колычев. — Андрей тоже слышал бродящие средь простого люда слухи о святом иноке. — Он, если не ошибаюсь, из рода бояр Колычевых, что матушкой твоей почти все за измену казнены. Уцелел лишь потому, что из Москвы бежал вовремя.
Две недели князь Сакульский провалялся в перине. Не то чтобы он был очень слаб — но любая попытка пошевелиться вызывала такую боль во всем теле, что прямо хоть волком вой! Сначала отпивался густыми мясными бульонами, потом перешел на разваренный до состояния патоки кулеш. Постепенно боль отпускала, и он начал подниматься, медленно прохаживаясь по гульбищу огромного и пустого княжеского дворца. Хозяева пребывали в Москве — и князь Сакульский отлично понимал, почему.
— Чудится мне все это… — внезапно погрустнел князь Воротынский и снова закрыл глаза.