— Тысяч сорок от басурман сбежалось. Копья-пики-рогатины дать — гуляй-город, вестимо, удержат. Чай, не просто так, за живот свой, за баб да детишек драться станут… Но большего от них ждать не след. Пахари, рыбаки да ремесленники всякие там ратного дела не разумеют.
Обоз был велик: сотни телег в длину и по четыре в ряд, бесчисленные вереницы связанных за шею людей. Сопровождающие возки крымчаки, поняв, что сейчас их станут убивать, с воплями отпрянули назад, отдавая добычу освободителям. Часть бояр, из тех, что молодые и неопытные, кинулись рубить путы на несчастных мужиках и бабах, но большинство понимали, что дело еще только завязывается. Татарское прикрытие, что скакало позади и западнее обоза, уже мчалось навстречу.
— Тогда в нее и попадутся, — улыбнулся Зверев.
С дороги стало видно, что именно привлекло внимание разбойников: вокруг дальнего дома шла отчаянная возня. Татары обкладывали избу сеном, засевшие внутри бояре пытались помешать, тыкая из окна копьями. Видимо, там случилась горячая схватка, были погибшие, и теперь разбойники, не желая больше рисковать, собирались сжечь ратников вместе с домом.
— О, прости, княже! Не малолетний, нет! Это я по старой памяти. Я ведь, признай, чуть не вдвое тебя старше буду?
Князь Сакульский остановился и опустил оружие. Больше перед ним в пределах гуляй-города ни одного врага не виделось. Он оглянулся. Еще примерно с полсотни стрельцов смотрелись такими же удивленными, но куда сильнее — уставшими. Они были забрызганы кровью с головы до ног, тегиляи и кафтаны казались влажными и липкими.