— Еще как пойдет! В Москве одних стрельцов десять тысяч, да вас с холопами столько же, да еще каждый из московских обывателей хотя бы двух-трех, но убедит. Против такой силы боярской Думе ни за какими тынами не отсидеться и никакими холопами не оборониться. А если отсидятся думские бояре, то тогда, монахи, вам и правда только на паперти и место! По коням, служивые, по коням! Каждая минута на счету!
— Здрав будь, святой человек, — кивнул Зверев. — Чего же ты без царского разрешения из митрополитов смылся? Собирайся, обратно поехали. Кафедра церковная по тебе скучает.
Ребенок у незамужней женщины — это «блуд». Это позор, это словно дегтем на веки вечные мазнуть. Такого позора никому не пожелаешь. Блуднице нигде приюта даже Христа ради не найти, ни в один дом на порог не пустят, никто разговаривать с такой не станет, никто близко не подойдет. Потому-то в свое время боярин Лисьин и отдал полюбившуюся сыну дворовую девку за старика замуж. Для замужней бабы дети — не позор, а хвала и уважение. Для вдовы — почет даже больший, поскольку без мужика малых растит. Но это — коли не знать, что ребенок родился через несколько лет после смерти законного мужа. Про это могли не знать многочисленные гости княжеского дворца, об этом предпочитали не вспоминать его холопы. Полина же, с московской ключницей уже хорошо знакомая, подобной несуразицы не заметить не могла. И в ее положении не турнуть «блудную девку» за ворота с большим позором — это уже совсем себя не уважать. Коли бабу гулящую в дом впустила — это, считай, собственной рукой дозволение ей дала с мужем своим блудить, с гостями али иными мужиками, что на двор заглядывают. И что тогда о самой хозяйке нужно думать?
— Теперь гневайся, государь. Что мне твой гнев? Коли служить тебе, так ведь ты под стрелы татарские али ядра схизматиков погибать отправишь, да еще устами предателей упредишь, как убить меня проще получится. Опала же твоя суть покой и безопасность.
Но ни один из врагов митрополита не был наказан смертью. Это ли не есть высшее уважение воспитанника к своему духовнику?
— Ты так красива, любимая, что этого не способно скрыть ни одно платье, — улыбнулся Андрей. — Так наш дядюшка князь Друцкий ныне изволит пребывать в Испании?