— Ты упреждал, другие упреждали, сам вилял, прохвост. Да разве всех нахватаешься? — развел руками дьяк.
— Княже, а правду сказывают, что ты колдовством балуешься? — полушепотом поинтересовался Малюта.
— Там Тысья и Городня еще текут, — ответил стрелец. — Они у впадения глубокие, вброд не перейти.
— На людей простых я зла не держу, любовь к ним испытываю не меньшую, от всей души благословляю и их благословения прошу, — так же тихо и покойно ответил царь. — Отречением своим я лишь бояр и князей караю, на них грех измены и предательства помазанника Божьего. Простой же люд к сердцу моему близок, и его я отречением своим лишь от греха великого спасаю, от мук телесных и смертоубийства избавляю. И да простит меня Господь.
Князь схватил у опрокинутого возка новый картуз, Полель притащил тяжелое ядро. Минута — и пушка шарахнула снова. Тут же ей эхом ответила вторая, потом еще и еще. Боярские дети вычистили укрепления от татар, и теперь стрельцы спешно осваивали пушкарские обязанности. Очень быстро загрохотали все сто пятьдесят русских пушек, выстрелы слились в непрерывный, заглушающий все вокруг, яростный вой. Фланговые залпы вскоре освободили подступы к стенам, и хотя в тылу, за проходами, еще кипела драка, стало ясно, что на этот раз гуляй-город устоял.