— Кто же знал, Андрей Васильевич? — развел руками князь. — Ребенок малой, когда рождается, тоже кричит громко, брыкается, ругается и всем недоволен. А как оглядится, попривыкнет, понимать начнет, что к чему, так и поди загони его обратно в утробу! Не пойдет. Никакой силой не заставишь.
— Уже основал, — напомнил Зверев. — Четыре года прошло, уже давно каменщики все должны отстроить. Вот и поехал проверить, куда казенное серебро ушло. Заодно и за казненных помолиться. А может, наоборот.
— Сделаем, Андрей Васильевич. Ге-гей, служивые! За мной!
— А скажи мне, великий государь, что за вера держится в царствии Польском, коему в руки ты отчизну свою с такой легкостью бросаешь? Ась, не слышу? Что за вера в царствии, где православных зимой под лед спускают, коли от Иисуса Христа не отступятся, летом собаками травят, где храмы и монастыри православные разоряют и опосля схизматикам поганым отдают? Ну, ответь мне в храме Божьем, что с верой твоей, верой отцов и дедов твоих станется после бегства твоего? Что скажешь ты Господу своему на Страшном суде, когда спросит, зачем отдал народ свой православный на поругание неверным, зачем допустил истребление веры истинной на земле, на которую править самим Богом помазан был?
— У нас на Руси вольному человеку в боярские дети пойти запрета нет, — вздохнул князь. — Ты согласен, и я согласен. А значит, и быть по сему. Служи!